Стихи / Евтушенко Евгений

Евгений Евтушенко — Четыре чулочницы аудио

А. Твардовскому

По подвыпившим улицам ходят чулки,
на морозце к ногам примораживаясь,
и девчонки,
слюня носовые платки,
вытирают чулки,
прихорашиваясь.
И твистуют чулки,
и пустуют чулки,
себя где-то на трубах высушивая,
и по скверам подрагивают
чутки,
что-то очень такое выслушивая.
А четыре чулочницы
отдыха для
выпивают по случаю Женского дня.
Кто не с ними — дурак!
И барак не барак,
и музыка гремит,
как на лучших балах!
А в красильном цеху —
там туман да туман,
а приходишь домой —
там тумак да тумак,
и поди разбери,
что внизу, что вверху,
и туман в голове,
как в красильном цеху.
У одной пьёт мужик,
у другой пьёт мужик,
и у третьей он пьёт…
У четвертой — лишь пшик:
у четвёртой тоска,
что вот нет мужика
(хоть бы пил,
да хоть был…).
«Ну их к черту!» —
сказала, хлебнувши, одна.
«Ну их к черту!» —
вторая рванула до дна.
«Ну их к черту!» —
и третья очнулась от сна,
а четвёртая,
хоть и ничья не жена,
деловито и кратко
послала их на…
Хорошо просто так полежать на боку,
поглядеть в потолок,
пожевать чесноку,
целоваться-то не с кем,
так выпей —
и с ног!
Так хрусти
им, пьянчугам, в отместку
чеснок!
А в соседней клетушке —
там писк и «кыш-кыш!».
Там живет среди кроликов,
птиц
и афиш
бывший вроде актёр,
ну а ныне вахтёр
по прозванью дядь Миш.
И заходит дядь Миш
в безадамовый рай.
На плече его важно сидит попугай.
Ну, а бабы кричат:
«Попугай, не пугай!
Мы такое расскажем тебе, попугай,
что хоть в Африку снова сбегай!»
И — к дядь Мише одна,
и, видать, не впервой!
«Эх, дядь Миш,
и какой же бессовестный — мой…»
«Это точно…» —
дядь Миш чуть качнет бородой.
«Ну, а был ты такой же,
когда ты был муж?»
«Был такой же…» —
кивнет бородою дядь Миш.
И дядь Мишу чулочницы весело бьют,
и в селёдку его бородою суют,
а потом,
подобревши душою,
встают:
«Ну, а все-таки где наши сволочи пьют?»
«Точно, сволочи…» —
им подыграет дядь Миш.
«Как так — сволочи? —
тут же. —
Чего ты дуришь?
Всё же наши мужья,
а не то чтобы чьи…
Если пьют они —
всё-таки пьют на свои».
«Мой имеет медаль
как-никак за Берлин».
«Ну, а мой — бригадир,
и такой он — один».
«Ну, а мой — не герой,
ну а всё-таки мой».
И уходят три гордые бабы домой.
А четвёртая —
та, что ничья не жена,
остаётся одна
и стоит у окна.
Ей так хочется тоже кого-то искать,
и таскать на себе,
и, дурного, ласкать.
А по улицам ходят чулки,
чулки…
У дядь Миши веселье —
родились щенки.
И дядь Миша заходит:
«Ну, мать, хватит пить.
Подарю тебе лучше щенка,
чем топить».