Стихи / Маяковский Владимир

Владимир Маяковский — Юбилейное аудио

Александр Сергеевич,
разрешите представиться.
Маяковский.

Дайте руку
Вот грудная клетка.
Слушайте,
уже не стук, а стон;
тревожусь я о нем,
в щенка смиренном львенке.
Я никогда не знал,
что столько
тысяч тонн
в моей
позорно легкомыслой головенке.
Я тащу вас.
Удивляетесь, конечно?
Стиснул?
Больно?
Извините, дорогой.
У меня,
да и у вас,
в запасе вечность.
Что нам
потерять
часок-другой?!
Будто бы  вода —
давайте
мчать, болтая,
будто бы весна —
свободно
и раскованно!
В небе вон
луна
такая молодая,
что ее
без спутников
и выпускать рискованно.
Я
теперь
свободен
от любви
и от плакатов.
Шкурой
ревности медведь
лежит когтист.
Можно
убедиться,
что земля поката,-
сядь
на собственные ягодицы
и катись!
Нет,
не навяжусь в меланхолишке черной,
да и разговаривать не хочется
ни с кем.
Только
жабры рифм
топырит учащенно
у таких, как мы,
на поэтическом песке.
Вред — мечта,
и бесполезно грезить,
надо
весть
служебную  нуду.
Но бывает —
жизнь
встает в другом разрезе,
и большое
понимаешь
через ерунду.
Нами
лирика
в штыки
неоднократно атакована,
ищем речи
точной
и нагой.
Но поэзия —
пресволочнейшая штуковина:
существует —
и ни в зуб ногой.
Например,
вот это —
говорится или блеется?
Синемордое,
в оранжевых усах,
Навуходоносором
библейцем —
«Коопсах».
Дайте нам стаканы!
знаю
способ старый
в горе
дуть винище,
но смотрите —
из
выплывают
Red и White Star’ы
с ворохом
разнообразных  виз.
Мне приятно с вами,-
рад,
что вы у столика.
Муза это
ловко
за язык вас тянет.
Как это
у вас
говаривала Ольга?..
Да не Ольга!
из письма
Онегина к Татьяне.
— Дескать,
муж у вас
дурак
и старый мерин,
я люблю вас,
будьте обязательно моя,
я сейчас же
утром должен быть уверен,
что с вами днем увижусь я.-
Было всякое:
и под окном стояние,
письма,
тряски нервное желе.
Вот
когда
и горевать не в состоянии —
это,
Александр  Сергеич,
много тяжелей.
Айда, Маяковский!
Маячь на юг!
Сердце
рифмами вымучь —
вот
и любви пришел каюк,
дорогой Владим Владимыч.
Нет,
не старость этому имя!
Тушу
вперед стремя,
я
с удовольствием
справлюсь с двоими,
а разозлить —
и с тремя.
Говорят —
я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н!
Entre nous…
чтоб цензор не нацыкал.
Передам вам —
говорят —
видали
даже
двух
влюбленных членов ВЦИКа.
Вот —
пустили сплетню,
тешат душу ею.
Александр Сергеич,
да не слушайте ж вы их!
Может,
я
один
действительно жалею,
что сегодня
нету вас в живых.
Мне
при жизни
с вами
сговориться б надо.
Скоро вот
и я
умру
и буду нем.
После смерти
нам
стоять почти что рядом:
вы на Пе,
а я
на эМ.
Кто меж нами?
с кем велите знаться?!
Чересчур
страна моя
поэтами нища.
Между нами
— вот беда —
позатесался Надсон
Мы попросим,
чтоб его
куда-нибудь
на Ща!
А Некрасов
Коля,
сын покойного Алеши,-
он и в карты,
он и в стих,
и так
неплох на вид.
Знаете его?
вот он
мужик хороший.
Этот
нам компания —
пускай стоит.
Что ж о современниках?!
Не просчитались бы,
за вас
полсотни отдав.
От зевоты
скулы
разворачивает аж!
Дорогойченко,
Герасимов,
Кириллов,
Родов —
какой
однаробразный пейзаж!
Ну Есенин,
мужиковствующих свора.
Смех!
Коровою
в перчатках лаечных.
Раз послушаешь…
но это ведь из хора!
Балалаечник!
Надо,
чтоб поэт
и в жизни был мастак.
Мы крепки,
как спирт в полтавском штофе.
Ну, а что вот Безыменский?!
Так…
ничего…
морковный кофе.
Правда,
есть
у нас
Асеев
Колька.
Этот может.
Хватка у него
моя.
Но ведь надо
заработать сколько!
Маленькая,
но семья.
Были б живы —
стали бы
по Лефу соредактор.
Я бы
и агитки
вам доверить мог.
Раз бы показал:
— вот так-то мол,
и так-то…
Вы б смогли —
у вас
хороший слог.
Я дал бы вам
жиркость
и сукна,
в рекламу б
выдал
гумских дам.
(Я даже
ямбом подсюсюкнул,
чтоб только
быть
приятней вам.)
Вам теперь
пришлось бы
бросить ямб картавый.
Нынче
наши перья —
штык
да зубья вил,-
битвы революций
посерьезнее «Полтавы»,
и любовь
пограндиознее
онегинской любви.
Бойтесь пушкинистов.
Старомозгий Плюшкин,
перышко держа,
полезет
с перержавленным.
— Тоже, мол,
у лефов
появился
Пушкин.
Вот арап!
а состязается —
с Державиным…
Я люблю вас,
но живого,
а не мумию.
Навели
хрестоматийный глянец.
Вы
по-моему
при жизни
— думаю —
тоже бушевали.
Африканец!
Сукин сын Дантес!
Великосветский шкода.
Мы б его спросили:
— А ваши кто родители?
Чем вы занимались
до 17-го года? —
Только этого Дантеса бы и видели.
Впрочем,
что ж болтанье!
Спиритизма вроде.
Так сказать,
невольник чести…
пулею сражен…
Их
и по сегодня
много ходит —
всяческих
охотников
до наших жен.
Хорошо у нас
в Стране Советов.
Можно жить,
работать можно дружно.
Только вот
поэтов,
к сожаленью, нету —
впрочем, может,
это и не нужно.
Ну, пора:
рассвет
лучища выкалил.
Как бы
милиционер
разыскивать не стал.
На Тверском бульваре
очень к вам привыкли.
Ну, давайте,
подсажу
на пьедестал.
Мне бы
памятник при жизни
полагается по чину.
Заложил бы
динамиту
— ну-ка,
дрызнь!
Ненавижу
всяческую мертвечину!
Обожаю
всяческую жизнь!

Анализ стихотворения «Юбилейное» Маяковского

Маяковский, как ведущий представитель футуризма, довольно критично относился ко всему культурному наследию человечества. В своих произведениях он призывал навсегда уничтожить старый мир и его идеалы. Коммунистическое общество, по его мнению, должно быть построено на совершенно новых основаниях. В 1924 г. в стране готовились к празднованию очередного крупного юбилей со дня рождения А. С. Пушкина. Маяковский тоже откликнулся на это событие, написав стихотворение «Юбилейное».

Произведение представляет собой монолог лирического героя, обращенный к Пушкину. Маяковский самоуверенно ведет себя на равных с великим поэтом. В принципе, в условиях того времени это не было слишком уж вызывающим. Сторонники самых крайних взглядов вообще призывали вычеркнуть из истории все события, произошедшие до Октябрьской революции, и сжечь все классические произведения.

Лирический герой на время «стаскивает» памятник Пушкина с пьедестала, для того чтобы поговорить с ним, как с живым человеком. Он считает, что имеет на это полное право и заявляет о своем близком сходстве с великим поэтом. Автор постоянно намекает на то, что абсолютно равен Пушкину, часто использует местоимение «мы».

Одним из признаков, свидетельствующих об этой связи, Маяковский считает любовь к вину. Он предлагает Пушкину по душам поговорить за стаканом. Неограниченная самоуверенность позволяет автору даже поучать классика, утверждать о слабости его произведений. В то же время Маяковский говорит, что, возможно, является единственным в стране человеком, который искренне переживает по поводу смерти Пушкина.

Размышляя над вкладом в отечественную поэзию, автор заранее отводит себе место рядом с Пушкиным («вы на Пе, а я на эМ»). При этом он весьма критически относится ко всем остальным русским поэтам. В прошлом он считает достойным упоминания только Некрасова («мужик хороший»). Среди современников он вообще не видит настоящих поэтов. Есенина он считает просто «балалаечником… из хора». Лишь один поэт («Асеев Колька») в глазах автора подает какие-то надежды, да и то лишь потому, что «хватка у него моя».

Маяковский утверждает, что сумел бы найти Пушкину работу и в советское время в качестве «соредактора по Лефу». Он бы научил (!) его правильно писать «агитки», перед которыми бледнеют «Полтава» и «Евгений Онегин».

В финале произведения автор критикует поклонение бездушному памятнику. Для него Пушкин всегда остается живым человеком со своими слабостями и пороками. Маяковский уверен, что уже заслужил себе памятник при жизни, но будет рад взорвать его.

Стихотворение «Юбилейное» отражает невероятное самомнение Маяковского. Он, бесспорно, внес определенный вклад в русскую поэзию. Но сравнение себя с одним из создателей отечественной литературы просто глупо и неуместно.