Стихи / Маяковский Владимир

Владимир Маяковский — Сказка о дезертире, устроившемся недурненько аудио

Сказка о дезертире, устроившемся недурненько, и о том, какая участь постигла его самого и семью шкурника

Хоть пока
победила
крестьянская рать,
хоть пока
на границах мир,
но не время
еще
в землю штык втыкать,
красных армий
ряды крепи!
Чтоб вовеки
не смел
никакой Керзон
брать на-пушку,
горланить ноты, —
даже землю паша,
помни
сабельный звон,
помни
марш
атакующей
роты.
Молодцом
на коня боевого влазь,
по земле
пехотинься пеший.
С неба
землю всю
глазами оглазь,
на железного
коршуна
севши.
Мир пока,
но на страже
красных годов
стой
на нашей
красной вышке.
Будь смел.
Будь умел.
Будь
всегда
готов
первым
ринуться
в первой вспышке,
Кто
из вас
не крещен
военным огнем,
кто считает,
что шкурнику
лучше?
Прочитай про это,
подумай о нем,
вникни
в этот сказочный случай.
Защищая
рабоче-крестьянскую Русь,
встали
фронтами
красноармейцы.
Но — как в стаде
овца паршивая —
трус
и меж их
рядами
имеется.

Жил
в одном во полку
Силеверст Рябой.
Голова у Рябого —
пробкова.
Чуть пойдет
наш полк
против белых
в бой,

а его
и не видно,
робкого.

Дело ясное:
бьется рать,
горяча,
против
барско-буржуйского ига.
У Рябого ж
слово одно:
«Для ча
буду
я
на рожон прыгать?»

Встал стеною полк,
фронт раскинул
свой.
Силеверст
стоит в карауле.

Подымает
пуля за пулей
вой.
Силеверст
испугался пули.
Дома
печь да щи.
Замечтал
Силеверст.

Бабья
рожа
встала
из воздуха.

Да как дернет Рябой!
Чуть не тыщу верстпробежал
без единого
роздыха.
Вот и холм,
и там
и дом за холмом,
будет
дома
в скором времечке.
Вот и холм пробежал,
вот плетень
и дом,
вот
жена его
лускает
семечки.

Прибежал,
пошел лобызаться
с женой,
чаю выдул —
стаканов до тыщи:

задремал,
заснул
и храпит,
как Ной, —
с ГПУ,
и то
не сыщешь.

А на фронте
враг
видит:
полк с дырой,
враг
пролазит
щелью этою.
А за ним
и золотозадый
рой
лезет в дырку,
блестит эполетою.

Поп,
урядник —
сивуха
течет по усам,
с ним —
петля
и прочие вещи.
Между ними —
царь,
самодержец сам,
за царем —
кулак
да помещик.

Лезут,
в радости,
аж не чуют ног,
где
и сколько занято мест ими?!
Пролетария
гнут в бараний рог,
сыпят
в спину крестьян
манифестами.
Отошла
земля
к живоглотам
назад,
наложили
нало́жища
тяжкие.

Лишь свистит
в урядничьей ручке
лоза́ —
знай, всыпает
и в спину
и в ляжки.

Улизнувшие
бары
едут в дом.

Мчит буржуй.
Не видали три года, никак.

Снова
школьника
поп
обучает крестом —
уважать заставляет
угодников.
В то село пришли,
где храпел
Силеверст.
Видят —
выглядит
дом
аккуратненько.

Тычет
в хату Рябого
исправничий
перст,
посылает занять
урядника.

Дурню
снится сон:
де в раю живет
и галушки
лопает тыщами.
Вдруг
как хватит
его
крокодил
за живот!

То урядник
хватил
сапожищами.

«Как ты смеешь спать,
такой рассякой,
мать твою растак
да разэтак!
Я тебя запорю,
я тебя засеку
и повешу
тебя
напоследок!» —
«Барин!» —
взвыл Силеверст,
а его
кнутом

хвать помещик
по сытой роже.
«Подавай
и себя,
и поля,
и дом,
и жену
помещику
тоже!»
И пошел
прошибать
Силеверста
пот,
вновь
припомнил
барщины му̀ку,

а жена его
на дворе
у господ
грудью
кормит
барскую суку.

Сей истории
прост
и ясен сказ,—
посмотри,
как наказаны дурни;

чтобы то же
не стряслось и у вас, —
да не будет
меж вами
шкурник.
Нынче
сына
даем
не царям на зарез, —
за себя
этот бо́ище
начат.
Провожая
рекрутов
молодолес,
провожай поя,
а не плача.
Чтоб помещики
вновь
не взнуздали вас,
не в пример
Силеверсту бедняге, —
провожая
сынов,
давайте наказ:
будьте
верными
красной присяге.